Никита Бичурин и Доржи Базаров

Г.Н.З. Заятуев

Н.Я. Бичурин оказал большое влияние на формирование первого бурятского ученого Доржи Банзарова (ок. 1822-1855), своего младшего современника, выдвинувшегося как крупный ученый-востоковед. Д. Банзаров с большим уважением относился к Н.Я. Бичурину, изучал его труды, поддерживал в дискуссиях своего времени.

Выдающийся российский востоковед, основоположник отечественной синологии Н.Я. Бичурин (о. Иакинф) был крупнейшим монголистом [1]. Первый бурятский ученый Доржи Банзаров, выдвинувшийся при жизни Бичурина как крупный ученый-востоковед, с большим уважением относился к Н.Я. Бичурину.

В своих трудах Доржи Банзаров часто ссылается на работы Н.Я. Бичурина. И при этом мы находим использование всех работ знаменитого востоковеда о Монголии, прежде всего таких, как лЗаписки о Монголии...╗, лИстория первых четырех ханов из дома Чингисова╗, лИсторическое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени╗, лСтатистическое описание Китайской империи╗, а также его журнальных статей.

Примечательно, что это не только ссылки на исторические события и факты в работах Н.Я. Бичурина или на выводы и заключения автора. В равной степени Д. Банзаров делает свои замечания в вопросах, в которых его мнение расходится с заключениями Н.Я. Бичурина. Так, в статье лО происхождении имени лмонгол╗ Д. Банзаров критикует Иакинфа, а также Шмидта и Дегиня за то, что они в своих работах пытались доказать, лчто маленькая орда монголов владела Среднею Азиею [2] под именем хунну и туго [3]╗. Подобного рода несогласия и критику некоторых положений Н.Я. Бичурина встречаем и в других работах Доржи Банзарова.

Личное знакомство Доржи Банзарова с Н.Я. Бичуриным состоялось в Петербурге в 1847-1848 гг., когда он, недавний выпускник Казанского университета, приехал сюда на полгода. К этому времени Доржи Банзаров был вполне сформировавшимся ученым. Была уже опубликована его работа лЧерная вера или шаманство у монголов╗. Он хорошо знал русский, монгольский и маньчжурский языки, свободно мог читать на французском, немецком, английском и латинском языках. Имел некоторые познания и в тюркских языках.

Приезд в Петербург молодого воспитанника профессора О.М. Ковалевского был воспринят столичными востоковедами весьма заинтересованно и тепло. Так, П.С. Савельев характеризует Доржи Банзарова и первые дни пребывания его в столице: лПри светлой голове, ему понятны были самые утонченные вопросы и требования эрудиции, и во всех своих суждениях и направлении обнаруживал он чисто европейский склад ума, сочувствие современным идеям, сочувствие в жизни и движении человечества. Кроме чингисхановской физиономии, ничто не обличало в нем среднеазиатского человека. Таким узнали мы его в Петербурге, когда он прибыл из Казани в конце 1847 года. Он спешил познакомиться с здешними ориенталистами, а они с ним. При своей общительности, он скоро подружился со всеми, и взаимный обмен сведений, взглядов и желаний был столь же полезен ему, как и им╗ [4].

Для задушевных бесед между только что взошедшим на небосклон российской ориенталистики молодым ученым Доржи Банзаровым и ее патриархом Н.Я. Бичуриным было множество интересных тем. Жизненные пути Н.Я. Бичурина и Доржи Банзарова не редко перекрещивались. Маленький Доржи Банзаров на заре своей жизни (1833-1835 гг.) учился в Кяхте, где работал в 1830-1931 и 1835-1937 гг. Н.Я. Бичурин. Потом он заканчивает гимназию и университет в Казани, где в свое время также учился в духовной семинарии и работал в духовной академии Бичурин. К тому же Иакинф в свое время изучал и этнографию бурят. Были у них общие знакомые и в Кяхте, и в Казани. Были общие научные интересы.

О том, что знакомство их было приятное, беседы - сердечные, затрагивались в них самые различные вопросы, говорят свидетельства И.С. Сельского, правителя дел Сибирского отдела Русского географического общества. В 1853 г. он вместе с Доржи Банзаровым посетил находившихся в Селенгинске на поселении декабристов братьев Н.А. и М.А. Бестужевых. При этом Доржи Банзаров поведал своему спутнику о том, как он в Петербурге встречался с Н.Я. Бичуриным, который показывал железное кольцо, скованное из кандалов - подарок Бестужева, как он восторженно отзывался о Н.А. Бестужеве [5].

Между Н.А. Бестужевым и Доржи Банзаровым установились столь же дружественные отношения, какие существовали между Н.Я. Бичуриным и Н.А. Бестужевым. На это указывают такие факты. Так, Доржи Банзаров и И.С. Сельский гостили у Бестужевых целых четыре дня. Как свидетельствовал Сельский, Н.А. Бестужев и Доржи Банзаров все эти дни провели лв задушевной беседе, говоря о Петербурге, о шаманстве у монголов и заселении Прибайкалья бурятами, что тогда сильно занимало Николая Александровича╗ [6]. Несомненно, они вспоминали и о Н.Я. Бичурине, их общем знакомом.

В этот последний приезд Доржи Банзарова в Селенгинск Н.А. Бестужев писал с него акварельный портрет, какой он в свое время сделал в Петровском каземате с Н.Я. Бичурина [7]. В противоположность портрету Н.Я. Бичурина, который ныне экспонируется в Кяхтинском краеведческом музее им. В.А. Обручева, портрет Доржи Банзарова работы Н.Я. Бестужева до нас, к сожалению, не дошел.

В 30-х и 40-х гг. на страницах журналов и научных изданий развернулась полемика по вопросам монгольской эпиграфики. В ней одну сторону представлял И.Я. Шмидт, а другую в первой дискуссии - Н.Я. Бичурин и С. Комаров, и во второй дискуссии - о. Аввакум (Честный), В.В. Григорьев и Н.Я. Бичурин. Благодаря чрезмерной запальчивости, необоснованным личностным нападкам на Н.Я. Бичурина со стороны И.Я. Шмидта полемика эта вышла далеко за рамки вопросов монгольской эпиграфики. Она затронула такие более общие для науки вопросы, как критерии истины в науке, недопустимость ларгументации╗ от имени, от персоны ученого или от отдельной школы, принципы ведения научной дискуссии, право публикации результатов научных исследований на русском языке, достоинство русских ученых и т. д.

Я.И. Шмидт был видным в то время ученым-востоковедом, получившим известность благодаря своим исследованиям по монголистике [8] и тибетологии и особенно избранию его в академики.

Небезынтересно отметить, что если свои статьи Шмидт публиковал в бюллетене Российской академии наук и в лСанкт-Петербургских ведомостях╗, то его оппоненты отвечали ему со страниц лОтечественных записок╗ Краевского и лФинского вестника╗, одним из издателей которого состоял П.С. Савельев - т.е. со страниц более или менее прогрессивных изданий тогдашней России [9].

Ко времени приезда Д. Банзарова в Петербург дискуссии эти хотя уже прекратились (незадолго до этого академик Шмидт умер), но вопросы, затронутые в них, оставались открытыми. Неизбежные почести и славословия, общепринятые при сопровождении в последний путь ученого, делали Шмидта в глазах несведущей в монголистике публики и общественности светилом чуть ли не первой величины. А для его оппонентов в научной полемике естественная кончина человека обернулась фактом весьма неблагоприятным.

В этой ситуации Д. Банзаров выступает как бы в роли третейского судьи в их спорах. Он пишет в Петербурге две статьи лРазъяснение одной монгольской надписи на серебряной дощечке, найденной в Екатеринославской губернии, в имении барона А. фон-Штиглиц╗ и лПайзе, или металлические дощечки с повелениями монгольских ханов╗ и делает заготовки для третьей статьи лОбъяснение монгольской надписи на памятнике князя Исунке, племянника Чингис-хана╗, которая была завершена и опубликована в 1851 году.

Не подлежит сомнению, что идеи этих статей у молодого востоковеда возникли во время совместных обсуждений и бесед с его новыми петербургскими друзьями. Эти работы Доржи Банзарова можно квалифицировать как своеобразную форму сотрудничества Д. Банзарова с Н.Я. Бичуриным и другими востоковедами.

Кроме того, названные статьи Д. Банзарова преследовали цель защиты Н.Я. Бичурина от необоснованных нападок со стороны Я.И. Шмидта. Этот мотив аргументирован в письмах Д. Банзарова к П.С. Савельеву по поводу написания его последней статьи. Как известно, в ней затрагивался предмет первой дискуссии по вопросам монгольской эпиграфики. Д. Банзаров писал П.С. Савельеву из Казани: лТеперь мне покою не дает известная надпись на камне, вделанная в стену в сенях Азиатского музеума Академии наук, приписываемая Чингису. Надпись эта особенно прославлена руганкою, которую немец Шмидт задавал по-русски почтенному отцу Иакинфу. Мне хочется теперь посрамить лчерные кости╗ немца и косвенно оградить о. Иакинфа. В разборе этой надписи я теперь уже столько сделал, что если бы я имел 1/100 той смелости, с какой разбирал ее Шмидт, то давно отправил бы свой перевод к вам╗. Далее он просит П.С. Савельева обратиться Н.Я. Бичурину, чтобы тот сообщил Банзарову подробности биографии племянника Чингис-хана Исунке, лкоторая, вероятно, находится в Истории династии Юань ...╗ [10].

Представленные на суд научной общественности статьи Д. Банзарова получили весьма высокую оценку современников.

Таковы некоторые факты, характеризующие связи первого бурятского ученого с выдающимся российским востоковедом Н.Я. Бичуриным.

ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ

Известный советский востоковед А.Ю. Якубовский писал, что лпрямой специальностью╗ Н.Я. Бичурина являются лкитаистика и монголоведение╗. См.: Очерки истории русского востоковедения. М.: Изд-во АН СССР, 1953. Сб. 1. С. 43.
Под термином лСредняя Азия╗ в то время понималась современная Центральная Азия.
БанзаровД. Собр. соч. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 173.
О жизни и трудах Доржи Банзарова. Сочинение П. Савельева. СПб, 1855. С. 13.
Барановская М.Ю. Декабрист Николай Бестужев. М., 1954. С. 192.
Там же. С. 192-193.
В работах лНиколай Бестужев и его живописное наследие╗ И.С. Зильберштейна, в книге лДекабристы-литераторы╗ (Книга вторая. М.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 361, 363, 380) и лДекабрист Николай Бестужев╗ М.Ю. Барановской (с. 269-270) утверждается, что портрет Н.Я. Бичурина был выполнен Бестужевым в 40-х гг. в Селенгинске (И.С. Зильберштейн) и Иркутске (М.Ю. Барановская). Как известно, Н.Я. Бичурин после последней своей поездки в Восточную Сибирь в 1835-1837 гг. больше никуда из Петербурга не выезжал. Н.А. Бестужев из Петровского завода вместе с братом М.А. Бестужевым приехал на поселение в Селенгинск в сентябре 1839 года. Так что портрет мог быть им выполнен только в Петровском каземате при посещении Петровского завода Н.Я. Бичуриным.
Работы И.Я. Шмидта по монголистике были выполнены на не высоком научном уровне. Относительно перевода им монгольской летописи Сананг-Сэцэна, за который Шмидт был в 1829 г. возведен в адьюнкт-академики, Б.Я. Владимирцов писал, что его переводом лне ориенталист, т.е. не владеющий вполне монгольским языком и не имеющий к тому же доступа к соответствующим рукописям, пользоваться не может╗ (Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. С. 17).
До 1848 г. лОтечественные записки╗ А.А. Краевского относились к изданиям демократического направления.
Д. Банзаров. Указ. соч. С. 225-226.

Используются технологии uCoz